ника, 59 - 8 апреля 2012 20:30

Один литератор сочинил повесть о первой любви. В ней присутствовали все классические ингредиенты: девушка с распущенной косой, чистая, как медицинский спирт, иволга в дупле, лодка в камышах, дачница без лифчика под сарафаном, ранний поезд, позднее раскаяние. Получилось душевно. Повесть опубликовали, гонорар заплатили и литератор творил дальше, когда в его холостяцкую квартиру позвонили.
Деревенская тетка с чемоданами и узлами через плечо обмякла на писательской шее. Ужель та самая Татьяна? Ужель, соколик, ужель. Прочла, всплакнула, затосковала, решилась. С мужем развелась, корову продала, купила плацкарту на тот самый утренний, курьерский. Дети внизу, в такси. Ну, здравствуй, любимый!..
Вскрытие констатировало обширный инфаркт. На лице литератора отчетливо отпечаталось “ чур меня!”. Но лицо зарыли. Это позволило газетчикам без зазрения озаглавливать многочисленные интервью с соломенной вдовой чуть глумливо, но эффектно. “Остановись, мгновенье”, “ И смерть, и слезы, и любовь”, “ И сердцу стало так тепло”.
Такая правдивая история. Ну, не совсем, конечно, правдивая. На самом деле, прозаик цел и невредим. Свою Беатриче он ловко спровадил, угостив лекцией про низкие истины и возвышающий обман, одарив экземпляром с автографом “ моей незабвенной девчонке” и в охотку переспав. Женщина ничего не поняла, но уехала.
У меня самой первой любви, как осколка, навеки застрявшего в сердце, не случилось. Отчасти из-за Бальзака, чьи романы я проглотила прежде “ Дикой собаки Динго”. В них это канонизированное чувство нигде не фигурировало. Героини не хранили сушеные незабудки, ветхие записочки и не таскали любовников на сентиментальные прогулки по своей девичьей биографии. Любовники, несмотря на молодость, отвечали взаимностью, с легкостью похерив буквально за ночь воспоминания о помолвке с каким-нибудь неземным существом в накрахмаленном фартучке.
Из француза следовало, что ближайшие четверть века – пора разминки, а основное действо еще очень впереди. Это меня устраивало. Настроение немного портили кино, эстрада и серия “ Библиотека школьника”. Они хором настаивали, что где-то в промежутке между первой менструацией и регулярной половой жизнью мне не миновать того, чьим именем нареку далекого сына и чью фотку с требованием “ люби меня, как я тебя” буду прятать от мужа.
Промежуток оказался вместительным. Кандидаты в чемпионы двигались по нему праздничной шеренгой, словно демонстранты. Фотографии терялись, имена путались. Но оставалось расписание уроков, возле которого сладко ныло в груди от знания, что у него сейчас такой-то предмет в таком-то кабинете. У кого у него? Не помню. Но оставалась рама велосипеда, вмятая в ягодицы, и мятное дыхание на щеке. Чье дыхание? Забыла. Но оставался постиранный и отглаженный пионерский галстук, надетый на первое свидание в комплекте с мамиными клипсами-розочками. С кем свидание? С облаком в штанах. Но оставались толчки чужого сердца в мою ключицу в медленном танце посреди темной комнаты. Чьего сердца? Чьего-то.
Эрос насыщал своими эфирными парами весь тамошний воздух, покалывал своими морозными иголками все тогдашнее тело, но не желал уплотняться в точную единицу измерения. Я не ощущала себя по этому поводу обделенной и обманутой. Было не до того. А теперь и вовсе уверена, что неопытность – основание для самых ярких впечатлений и эмоций от скудности дальнейших событий. И что первая любовь женского рода есть “поэма без героя”. По пчелиному собранное отовсюду предчувствие пола.
На мужчин их пол обрушивается сразу и все, что происходит затем лишь более или менее удачные вариации на заданную шоковую тему. Их первая любовь конкретна и телесна, как и вызванное ею физическое потрясение. Поэтому с годами они, в лучшем случае, оттачивают технику, двигаясь от стихийного оргазма к управляемому. Мы же оттачиваем чувственность, двигаясь от секса к страсти.
Чем дальше в секс, тем больше кайф. Это подтвердит любая женщина, чей интимный опыт не ужат до анабиоза “муж-одноклассник”. И наши старые любови, увы, ржавеют, точно пустые консервные банки в кострище пикника. А куда этот металлолом? Разве что под пепельницу. Их, складированные в запасниках чувства покрываются патиной, словно старая бронза. А это уже имущество. И время от времени мужчина, как рачительный хозяин, проводит инвентаризацию. Вот тогда-то вслепую нашаренная в ночи мембрана интимно сообщит : “Это я”. И за опрометчиво распахнутой дверью вместо заказанного монтера закачается вторчерметовский призрак.
Рано или поздно они все объявляются. Если какой-то любовник не отметился и еще жив, не сомневайся, - это будет. Он однажды возникнет на твоей закатной дороге и тогда, наконец, ты сможешь от души звездануть бадиком по его плешивой макушке за все про все. За то, что в почках камни, а внуки балбесы. За то, что отключили лифт и задержали пенсию. За то, что была молода, а теперь нет. За то, как написал в экзаменационном сочинении один ученик, что “ ровно сорок лет назад на этом самом месте лил теплый июльский дождь, а сегодня метет злая метель”.
Женщина скорее переспит с последним замухрышкой, чем с былым возлюбленным. Пускай он сексапильнее, чем весь голливудский небосклон, и успешнее, чем весь американский бизнес. Нет, само собой, по каким-то посторонним соображениям совокупиться на автомате и со списанным объектом для нас не проблема, благодаря универсальному техническому устройству. И не более того. Нашу золу не подожжешь.Но в ней отлично запекается картошка.

• 
• 
•