ника, 59 - 28 мая 2012 14:28

1 июня в театре " Практика" спектакль по стихам Веры Павловой. Очень рекомендую. По-моему,стихами Веры Павловой стоило бы засеивать зоны повышенного загрязнения атмосферы углекислым газом и ханжеством, потому что они, как зеленые насаждения, умеют вырабатывать хлорофилл. По крайней мере, я до Веры Павловой поэзию читала. Удивляясь, обмирая, как откровение, как молитву, но – читала. Ее стихи я вдыхаю, испытывая забытую в мегаполисе радость от самого процесса дыхания.
Если хмуришь брови, значит, я ни при чем.
Если вижу профиль, значит, ты за рулем.
Если с плеча рубишь, кровь на плече моя.
Если меня не любишь, значит, это не я.
А еще они у меня вызывают желание тоже что-нибудь написать о любви ( разумеется, прозой).
Но написать хочется не о той любви, что « сильна как смерть», что совершает быстродействующие подвиги, обесточивает наэлектризованных подростков, расстраивая и одновременно примиряя людей с безопасным несовершенством собственного мира. Написать хочется о той любви , дороги которой не ведут на кладбище, в монастырь и психушку, чья суть в том, что единоличное эго вдруг без всяких серьезных оснований признает уникальность чужой жизни наравне с собственной, а инстинкт самосохранения берет ее под свою юрисдикцию. Этой любовью из-за ее невулканической природы редко впечатляется литература, встретить ее можно, в основном, вживую, а узнать, что встретил, только тогда, ее суть почему-то вынуждена была проявиться. Мне повезло: я знаю целых две истории, первая – история одной моей подруги, вторая – история из фамильного архива тоже моей давней подруги..
История первая. Представьте себе выпускницу мединститута, умницу( золотая медаль, красный диплом), красавицу( на ресницах умещается и с них не падает пять спичек), с приличным донжуанским списком, сплошь из молодых людей с внешностью Трубадура из мультфильма « Бременские музыканты». По распределению она попадает участковым врачом в заводской поселок райцентра. В первую же неделю обходит всех лежачих больных. Среди них – парализованный парень, ее ровесник: перелом позвоночника от неудачного падения с бампера машины. Два года полной неподвижности в комнате с окнами по его просьбе, закрытыми и зашторенными, особенно плотно по весне, чтобы не добить мать, еще и сойдя с ума.
… Это был самый длинный из ее визитов: они проговорили до утра. Через месяц она перевезла его к себе, к ужасу своих родителей, к разочарованию местных холостяков и неодобрительной растерянности поселка – на кой он ей сдался? какая корысть? Через полгода они поженились. Церемония происходила на дому, жених еще не мог сидеть, но уже смог сам расписаться в регистрационной книге: сотни часов массажа по миллиметру, но воскрешали тело. Когда ожили мышцы спины, она начала вывозить его по ночам, когда все спали, на прогулки, потихоньку возвращая в утраченный мир, и, наконец, однажды вкатила коляску с мужем в онемевший зрительный зал заводского клуба, и лицо ее светилось счастьем и гордостью, словно ее спутником был не жалкий инвалид, а, как минимум, Олег Янковский. Это свечение не гасло все 25 лет их совместной жизни. Володя умер недавно. Она уволилась из медчасти, и устроилась в районный дом престарелых. Там заметно снизилась смертность. В поселке до сих пор не решили, кто она – дура или святая?
Начало второй истории датировано 1907 годом. Юноша из хорошей семьи женился на девушке из такой же хорошей семьи. Жених невесту боготворил, невеста тоже боготворила, но совсем другого человека. Не то, чтобы ее выдали замуж насильно, но семья была крепко православной, а тот, кого она любила, православным не был вовсе. В том, непонятном нам сегодня устройстве бытия, венчаться без родительского согласия считалось смертным грехом, уйти же от навязанного супруга – всего лишь нарушением приличий. Леночке уходить от мужа не пришлось. Через неделю после свадьбы он сам собрал ее, отвез по указанному адресу, благословил и попросил разрешения навещать в день ангела. И после, пятьдесят лет подряд, так больше никогда и не женившись, 21 мая ( по старому стилю) приходил к своей единственной Леле, чтобы только поцеловать ей руку и убедиться, что она счастлива. Ни революции, ни войны, ни блокады не отменили этого визита. Моя подруга помнила старика с трудным дыханием после подъема по высоким петербургским лестницам, который раз в год, появлялся в их доме, пока была жива Елена Яковлевна, баба Леля, которую она и сама обожала. А как можно не обожать женщину, которая в восемьдесят лет после тяжелого инсульта, опершись на стенку, чтобы передохнуть, тут же извлекала из кармана плаща, пеньюара, пижамы пилку для ногтей?
Когда я бываю в Питере у подруги, я готова часами рассматривать наклеенную на серое старинное паспарту фотографию молодого человека с университетским значком на лацкане сюртука и с нездешним выражением лица, которое толи наши фотографы разучились улавливать, толи оно исчезло вместе с тем, непонятным нам сегодня, устройством бытия. На обороте карточки карандашный текст: « Ты ушла от меня, но позволь мне любить Тебя, позволь мне писать Тебе, позволь мне заботиться о Тебе. Моя любимая, мое Солнце, моя Радость, я ничего не прошу и не требую. Дай бог Тебе счастья, моя ненаглядная, моя единственная. Горячо, всей душой Тебя любящий Твой Юрушок 13 05. 1907 г.

• 
• 
•